солт своими русскими ручищами жамкал капусту, ломал ей ребра
говорил о каком-то ему и его любимой салате, куда мы варили желток
с белковыми облаками.

я смотрел, как пустынное пюре
обращалось от талии круглых гор,
обращалось от металлического пресса.

видел, как дождь из мяса накипал в бордовой лаве и как маленькие красные пули
ломтиком нарезались позвоночником металлического живота,
как бедро бледного бройлера получало солнечного зайчика на фритюре.

пятизве́здный мотель анталии.

как жабы хамелеоны обращались в нашинкованный дождь из салата
как солнце раздербанили пополам, как с нее́ наваристо вытек сок
как оно опустилось по диммеру,

как жабы совали пули в себя и выстреливали в солнце
они его даже убили, оно затерялось в густобровых кустарниках,

и как солт брал упругий швейцарский грунт и расфаршировывал,
расфаршировывал, а дальше, оно доверилось пузырькам его алой лаве.

я чуял
как это комбинируется на тарелке,
как застревает в проёмах обезэмаленого забора.

чуял
как это комбинируется в кипящей кострюле кожного пузыря
и как за этим наблюдали глазки раньше греческого божества, сегодня вытяжки.
как его нагревал Гефест.

и чуял,
как я недоумевал и бессовестно улыбался.

ода одиночества сегодня не запое́т