Всем привет!

Мы в Пекине, и сегодня будет самый
необычный выпуск «вДудя» в истории.

В нём, как и всегда,
будут задавать вопросы,

но посвящены они будут
одному-единственному человеку.

Этого человека
зовут Сергей Бодров.

В современной России,

очень сложной, очень противоречивой
и очень агрессивной,

невозможно представить
себе супергероя,

которого любили бы
абсолютно все.

А нам захотелось напомнить,
что такое возможно,
потому что Сергей Бодров
именно таким супергероем и был.

Про Сергея снято много фильмов,

но свой мы постарались
сделать немного другим.

В нём не будет стишка
про «и травинку, и лесок»,

песни
«Вечно молодой, вечно пьяный»,

и вообще про «Брат» и «Брат 2»
будет совсем немного.

У Сергея, и актёра, и режиссёра,
есть другие фильмы,

которые очень круты, но про которые
говорят гораздо меньше.

Мы поговорим —

несколько людей, которые отлично
знали Сергея, нам в этом помогут.
В первую очередь — отец,
Сергей Бодров-старший.

Он уже много лет
не живёт в России,

поэтому мы встретились с ним
на нейтральной территории, в Китае.

(выдыхает) В общем, погнали!

(Кадры из к/ф «Сёстры», 2001 г.)
Слышь, малая. Никакая тварь
тебя не обижает здесь?

Мы находимся в Китае.
Что вы здесь делаете?

(Примечание: Сергей заикается.)
(В субтитрах мы это отображать не будем.)
Ну, я прилетел сюда по работе.

Хочу делать продолжение «Монгола».

Вот поэтому. Это единственная страна,
которая может сделать это.
Где сейчас находится ваш дом?

Сейчас дом, я думаю, —
это Лос-Анджелес.

Он уже, как бы, много лет.

— Я хочу поговорить с вами сначала про первый
фильм Сергея, «Кавказский пленник».
— Да.

Вы помните вечер, утро или
какие-то другие обстоятельства,

когда вы почесали голову
или не почесали голову

и решили, что всё-таки роль
будет играть Сергей.

— (Жилин) Ну что, Дина, не берут замуж?
— (Дина) Нет.

(Жилин) Держи.

Это тебе.

Подарок.

(Дина) Спасибо.

У меня не было такого момента.

Голову я не чесал — я был
в безвыходном положении,

потому что я не мог
найти действительно

напарника Меньшикову.

Очень много актёров
прошло через руки —

не мог найти.

И это действительно правда,

мы про это никому
не рассказывали

долгое время — что он подошёл ко мне
и сказал: «Попробуй меня».

Я удивился.

Потому что я всегда думал:

«Как так режиссёры
снимают своих детей?

Что, неужели нет других?»

С другой стороны, я ему сказал:
«Ну давай попробуем».

Мы несколько... пару дней
порепетировали дома,

и он пришёл потом на пробы

и очень хорошо попробовался.

Как Сергея встретил Меньшиков?

— Как я понимаю, главная русская
кинозвезда тех лет.
— Да. Тех лет.

(Саня) Я тебе

забыл одну ерунду сказать.

(вполголоса) С яйцами прощайся.

— (Жилин) В каком смысле?
— (Саня) В прямом.

(Саня) У них обычай такой —
чуть что яйца резать.

Хм! Слушай,
ты потрахаться-то успел?

— Конечно.
— (передразнивает) Конечно!

Ну и хорошо.
Чё тебе тогда волноваться-то?

Ну...

Меньшиков его встретил
как просто младшего.

Ему не надо было

ни с кем соревноваться,
ничего — 

он был звезда.

А это пришёл какой-то, значит,

славный, симпатичный,
интеллигентный

парень.

И они очень быстро
подружились,

потому что интеллигентных людей
в группе обычно не много.

Так что они очень
быстро подружились.

Как я понимаю,
время они коротали за тем,

что играли в кости, — 
если я ничего не путаю.

В кости... Да, да, да.

В кости, и что мне не нравилось...

Потому что

Меньшиков,
так как он профессионал,

он в кости сыграл,

ему нужно идти в кадр,
он вошёл — и он уже в форме.

А Серёга когда входил после костей,

он ещё думал про кости.

И поэтому я, естественно,

делал ему какие-то замечания,

но потом, как мне кажется,

у нас,

на мой взгляд, но это я
могу быть субъективен,

у нас сложилась потом работа,
сложилась.

Вы помните тот момент,
когда вы увидели Сергея впервые?

Очень хорошо помню!

Не знаю почему, но я действительно
очень хорошо помню.

Потому что долго шла история с тем,
кто будет играть этого парня.

Я уже забыл, честно говоря,
фамилии всех этих героев.

— (Дудь) Иван Жилин.
— Во!

— И...
— Смешно, что вы в фильме так же
переспрашиваете постоянно.

(Меньшиков хохочет)

Я чё-т позабыл, как тебя зовут.

Опять забыл.
Тебя как зовут-то?

Слушай, чё-то я опять забыл.

Как тебя зовут-то?

И Серёжа как-то виновато мне сказал:
«Давай попробуем моего сына».

Поскольку я понятия не имел
и никогда его не видел, говорю:

«Давай попробуем».
Какая разница с кем пробоваться?

И я пришёл.

Вот почему-то я этот кадр запомнил:

он сидел в какой-то комнате,

это было на «Мосфильме»,

напротив окна,

то есть он сидел спиной к окну,

свет шёл через его голову,

и я не очень хорошо
разглядел его лицо.

— Ну понимаете, да? Потому что
дневной свет, солнце и так далее.
— Ага. Ну да.

Но меня потрясло... Во-первых, я подумал,
что это вообще какой-то мальчик сидит.

Ну, собственно, он и был мальчиком. Молодым,
совсем молодым молодым человеком.

И абсолютно какой-то...

Он даже вообще не артист.

Это было как-то видно
и понятно сразу.

Я потом долго хотел понять,

что хочет Серёжа-старший,

что он хотел от этой роли.

Но потом много позже понял.

Но первое впечатление,
оно очень

— как сказать? —
благорасполагающее.

Он очень располагал к себе, как, собственно,
и всю свою жизнь потом, всех людей.

Но абсолютно удивлённые,
непонимающие глаза.

Он не понимал, что он здесь делает
и что вообще вокруг происходит:

почему он сидит здесь, почему заходит
Меньшиков и что он с ним должен производить?

Вот это удивление, такое настороженное,
ну потому что папа сказал, —

оно присутствовало, но...

И тогда же я почувствовал,

как и всегда потом чувствовал, знаете,
какое-то исходящее от него спокойствие.

Вот оно было... Сколько мы
с ним потом ни общались...

И мы как бы не были друзьями.

Ну, мы могли ходить на дни рождения
друг к другу, виделись,

потом снимались
в «Восток-Запад» вместе.

Но от него всегда исходило
какое-то внутреннее, такое...

[*англ. сленг «chill» — «невозмутимость»]
— ...Такой штиль.
— (Дудь) Чилл*.

Вот такой, да, абсолютно...

Причём это же не значит, что у него
не было проблем в жизни,

ссор, расставаний, предательств.

Всё было, наверно, как у любого
нормального человека.

Капитан Медведев
был конечно мужик.

Это сразу все поняли.

Такого не сломаешь, не собьёшь.

Были бы у нас
все командиры такие —

во бы армия была!

Мы все почувствовали его силу.

Уверенность что ли.

Вот он лежит, встать не может — 
а у тебя спокойствие внутри.

Командир!

Не то что «я специально
не допускаю людей в свою жизнь»

или «оберегаю от того, чтобы выливать
на них свои проблемы» — 

нет, это было какое-то внутреннее...

Он родился с этим состоянием спокойствия,
которое безумно притягивает.

Помню, когда мы снимались
в Киеве, «Восток-Запад»,

мы ходили по какой-то улице,
где мы там снимались, мы могли...

Ну, кино — что там делать?
Или в вагончике своём сидеть?

— (Дудь) Или книжку читать.
— Когда большие перерывы, да.

Мы ходили и могли молчать
по полчаса. Вот какая-то...

Не со всеми людьми себе позволишь такую
роскошь — просто ходить и молчать.

И вот это впечатление...

И поверьте, это я не придумываю,
потому что рассказываю о пропавшем человеке

и нужно какие-то интересные
слова подобрать.

Нет. Это так оно и было.

Вот это моё первое впечатление.

Как вы выбирали ущелье?
Почему именно это?

Оно идеально подходит. По его сценарию
было просто описано это место.

Просто описано было.

- (Дудь) То есть не видев его, он его описал?
— Фактически, да.

Мы же во всех ущельях были.

И остановились именно на этом.

Прямо вот идеально,
прямо по сценарию.

И вид с села

на извилистую горную дорогу —
мы сейчас до неё доедем.

Значит... Всё необходимое
для этого — всё было.

Смотрите. А вы можете примерно
показать на примере этих скал,

сколько здесь было завалено?

Ну если вот камень видишь?

Во-от зелёный камень
на зелёной травке.

— Там берёзки какие-то, а чуть правее
камень торчит, видишь?
— Да, вижу, вижу.

Вот этот камень
принесённый был селью.

Вон тот?

— И всё это..?
— Это всё было заполнено льдом.

Сверху прошла селевая масса.

Это...

Здесь были масляные пятна
от автомобилей на стене.

Автомобили, которые просто
размазывало и било по..?

Ну, это очень... Вот представьте
себе на секундочку

наждачку крупной фракции,

а автомобиль — это муравей,
его просто протёрло, и всё.

— (Дудь) Мы задавали...
— (Макиев) Это лояльное сравнение.

Это, да, очень лояльное сравнение.

Смотрите: в моём
представлении чайника,

актёрская работа слабо
отличима от медицинской

в том смысле, что если ты
не умеешь этого делать,

то ты никак не сможешь
этого делать.

Ну то есть, реально актёрству
нужно учиться,

иначе это сразу становится заметно
на съёмочной площадке.

Я с вами согласен абсолютно.

Какие технические сложности у непрофессионального
актёра Бодрова были на площадке?

Вы понимаете, дело в том,
что надо отдать Серёже должное:

он как тогда, так и всю жизнь говорил,
что он не артист.

Он всё время долбил это, как дятел:
«Я не артист».

Все настаивали на этом, а он...

И в этом была роскошь, потому что
он позволял себе то...

Поэтому он и состоялся,
грубо говоря,

— поймите меня сейчас правильно —
поэтому он и состоялся как артист —

потому что он не настаивал никогда,
он прекрасно понимал, что он не артист.

И у него была свобода
существования в этой профессии.

Потому что когда человек артист,
он очень много думает...

Но надо отдать должное, что Сергей
каждый вечер приходил ко мне в номер,

и мы с ним разговаривали по поводу той
сцены, которая будет сниматься завтра.

То есть если он куда-то погружался,
он погружался в это дело с концами.

То есть ему нужно было — для себя ли,
для окружающих — я не знаю, —

но ему нужно было
делать это дело хорошо.

Сказать, что он что-то играл,
я не могу.

Ну правда!

Я, как и немногие, считаю,

что он не артист,
он совсем другой...

Это некое явление...

У меня был учитель по сцендвижению,
Немировский,

и он сказал: «Каждый человек может
гениально сыграть одну роль — самого себя».

Что Серёжа, собственно, и сделал.

Но он, будучи человеком природно,
интуитивно, сенсорно одарённым,

он чувствовал то,
что происходит вокруг него,

он не изменял себе в кадре.

То есть любой человек перед камерой
начинает что-то с собой делать.

Он невольно начинает...

Он понимает:
свет, софит, звук, камера —

его это ставит
в какое-то неудобство.

У Серёжи этого не было.
У него не было проблем с...

Он не осваивал актёрскую технику.
Ему не надо было.

Он сохранил себя: абсолютно такой,
какой он был в жизни,

он точно такой же вот так — бэм! — из одного
пространства в другое его перемещали,

и он там благополучно существовал.
Я не знаю, как ему это удавалось!

В «Братьях» обоих, по-вашему,
то же самое происходило?

Просто Бодров-старший говорил:

понятно, что в «Кавказском пленнике»
он играл самого себя,

а вот в «Брате» я увидел его и подумал,
что это не мой сын.

Ну, вы знаете, как?
Ну... нет.

Это просто другой текст,
другая история.

—(Дудь) Но суть та же?
— Мне кажется, что да.

Потом, он там повзрослел.

Ну, естественно, Серёжа не мог сказать
наверняка «гнида черножопая».

(кавказец) Брат! Не убивай, брат!
Деньги возьми! Всё возьми!

Слушай, не убивай, брат!

— Вот!
— Не брат ты мне, гнида черножопая.

Серёжа Бодров, которого я знал.

Ну а Данила Багров
в фильме это говорит.

Ну, это, собственно...
Это был такой у него текст.

(Дудь)
Как на Кавказе реагировали
на фразу про гниду черножопую,

которую Данила Багров
произнёс в фильме «Брат»?

(Макиев) Ну, каждый относил
на свой счёт конечно.

(Дудь)
Вы на свой счёт относили?

(Макиев)
Ну, мне как бы проще это...

Нет, я лично на свой счёт
это не относил,

но я понимал, как люди
реагируют на это.

Я понимал, как люди
отреагируют на эту фразу.

И так оно и было.

(Дудь)
Насколько я понимаю, вы друг друга
так же называете, когда речь о негодяях идёт?

Нет, ну это-то... Я же говорю:

— Лично для каждого из здесь живущих...
— (Дудь) Да?

Он может себе позволить сказать:

«Ты черномазый! Ты чёрт!»
Там вот...

Такое что-то говорить
может себе позволить.

— Потому что это как бы внутри...
— (Дудь) Круга.

(Дудь)
Как вы решали этот вопрос?

То есть люди же подходили, говорили:
«Чё он к нам приехал?»

Никто не говорил так.

— А как вели себя?
— У нас никто так не говорил.

У нас, мы...

У нас так не говорили.

Ну так, просто. Ну вот...

Я же говорю: бывало,
что я прошу об одолжении.

— Мне нужна твоя машина в кадре.
— Да.

Я говорю:
«Вот, Бодров снимает, туда-сюда».

Он говорит:
«Я Бодрову ничего не дам».

— «Тебе дам. Ему — нет».
— И давал?
— И давал конечно.

Абхазия, Пицунда.

У нас был там дом отдыха
кинематографистов.

Ему было лет 6-7.

Любили очень в шторм...

В шторм любили купаться вместе.

И стоит какая-то бетонная заброшенная
структура рядом с пляжем,

и местные ребята

прыгают с неё в воду.

И он меня почему-то спрашивает:

«А ты можешь оттуда прыгнуть?»

Ну как бы: «Да».

И я пошёл. И весь пляж
на меня смотрит.

Я туда залез.

А когда сверху смотришь,
то очень высоко,

и плюс там ещё
торчат эти балки, сваи.

Ну и... (усмехается)

Я сверху смотрю на него,
и он смотрит — ждёт,

что отец-то должен прыгнуть.

И я...

И это был, может, самый смелый
поступок в моей жизни.

Я прыгнул туда.

— Рыбкой или солдатиком?
— Нет, солдатиком.

Рыбкой — это было бы
вообще страшно.

Я так уже, солдатиком,
и это — бвух! — так.

Между этими штуками.

Самый неожиданный вопрос или разговор
о профессии, который был у вас с Сергеем.

Неважно, на каком этапе: либо когда он был
актёром, либо когда он уже пошёл в режиссёры.

У нас о профессии разговор возник,
когда ему было 14 лет.

Или..? Да. И он сказал:

«Слушай, я хочу быть актёром»,
— он сказал.

И я сказал: «Через мой труп
ты будешь актёром».

Потому что актёр — это ну такая
уязвимая профессия!

Такая просто...
Чтобы быть актёром,

надо быть гениальным актёром,

ну очень сильным актёром,

потому что ты не выбираешь,
выбирают тебя.

Это

огромная, так сказать,
очень уязвимая профессия.

И особенно для мужчины.
Потому что тебя выбирают!

Ну вот понимаешь?
Ты не принимаешь сам решения.

Где ты снимаешься, как ты снимаешься
— ты не решаешь.

И я ему сказал,
что это через мой труп.

Что потом я как бы перешагнул.

Я ему... Тогда он послушал
и сказал:

«Ну хорошо, я хочу тогда... Может,
я пойду на сценарный факультет».

Я ему тоже сказал, говорю: «Я тебя могу
научить писать сценарии за день.

Это легко».

Просто ты, ну...

Ты просто начни писать,

когда у тебя будет какой-то большой
— ну, не большой опыт,

но о чём тебе очень
хочется написать.

И потом мы как-то всё решили,

что он пойдёт учиться в университет.

Мы искали тогда сюжеты,
напоминавшие

то, что происходило в Чечне,
то есть кражи людей.

Где там воровали
и военнослужащих,

и мирных жителей,
и журналистов.

В этот момент мы узнали,
что в Дагестане идут съёмки фильма,

где съёмочную группу
взяли в заложники,

потому что, типа, она
не расплачивается за услуги.

И директор... Собственно, как мы узнали?
Директор приехал в Москву обналичивать деньги,

чтобы с чемоданом поехать туда,
потому что тогда же...

Я не знаю, мне кажется, сейчас в Дагестан
тоже проще с наличными, но тогда — тем более.

Да. Если вы помните, во Внуково как-то
задержали предпринимателя из Дагестана.

Обворовали прямо на взлётной полосе — 
чемодан с миллионом евро украли.

Ну, приблизительно в такой же ситуации,
наверно, с меньшими суммами,

находился директор
киноконцерна «Мосфильм».

(Дудь) Мхм!

И мы от него и узнали,
через знакомых актёров,

что он приехал с миссией,

что они там сидят
как бы заложники.

«Как бы», потому что понятно, что они
не сидели в зиндане, никто их не...

Но, типа, съёмки приостановлены,
они сидят на горе дагестанской.

И, типа вот, пока денег не будет,
ничего не происходит.

Им старейшины сказали:
не снимать, пока нет денег.

(Дудь) Ага...

[англ. «сложный», «заковыристый»]
Ну и эта ситуация была такая,
что называется, tricky*.

И мы вокруг этого
решили построить историю,

тем более что сюжет картины,
называется она «Кавказский пленник»,

она тогда ещё не вышла, —

что два офицера находятся
в плену как раз

в Чечне — ну или не в Чечне,

не помню уже.

И, собственно говоря,
это очень близко по содержанию.

Ну и была идея конечно
пригласить кого-то из героев.

Там, значит, Меньшиков снялся, и какой-то
молодой актёр сыграл главную роль.

А он ещё и сын режиссёра.
Ну мы его пригласили.

Он пришёл в студию «Взгляда».

Могу вам показать это — его первое появление,
как его в первый раз увидела страна.

Добрый вечер!

Знакомьтесь —
Сергей Бодров, 24 года.

На самом деле, аспирант,
учится в МГУ,

пишет кандидатскую
по венецианской архитектуре.

Теперь мы будем делать
«Взгляд» вместе.

Ну что? Я готов.

Мы говорили про фильмы,

и как-то так, какая-то искра,
и я стал думать...

А мы всё время искали
нового ведущего.

И вот я говорю: «Слушайте, а вот парень.
Может, давайте на него посмотрим».

Так началась идея,
и потом она реализовалась в том,

что мы вместе вели с ним
«Взгляд» многие годы.

Вообще у Бодрова-старшего
есть особая манера,

которая вот...

К сожалению,
он стал мало снимать.

Он имеет какую-то свою интонацию.

И актёров умеет сделать как-то другими,
и там Меньшиков очень хороший.

И собственного сына разглядел.

Там нет такого местничества, как бывает
у многих других именитых режиссёров.

МНЕ так кажется,
потому что он как-то

в этом выпускнике МГУ по курсу,
по-моему, венецианской архитектуры,

я имею в виду Бодрова,

он вдруг увидел то, что потом уже точно
исполнил Лёша Балабанов в «Брате».

То есть, когда герой, Данила,
в «Брате», когда он...

Ведь почему он такой прямо
могучий символ 90-х?

Потому что это очень отражает,

как я думаю,

вот это ощущение молодых людей,
которые тогда входили в жизнь:

они видели вокруг
безразличие власти, насилие,

а при этом они, ну,
они романтические,

они ещё не разрушенные душой,

они ещё к чему-то стремятся.

И вот Балабанов гениально этого сделал
тем, что он слушает рок,

он встречается с Бутусовым...

Слышь, а ты, это...

— ...Бутусова знаешь?
— Мхм.

Да?

Мне музыка их очень нравится.

А у них правда новый альбом
вышел, «Яблокитай»?

— Да?
— Мхм!

— А у тебя есть?
— Д-да.

— Слушай, будь другом, дай переписать, а?
— Мхм, мхм!

— Дашь?
— Мхм!

При этом он безжалостно убивает,
и это у него не вызывает никаких эмоций.

И вот мне кажется, это прям
Лёша попал очень точно.

У вас были какие-то сомнения, аргументы,
когда вы брали его на работу? То есть...

У Эрнста были.
Я помню наш разговор.

Я Косте показал.

Он говорит: «Ну ты чего?
Он губошлёп какой-то.

Он какой-то такой...»

— Ну он же странный, да?
— (Дудь, неуверенно) Да.

А телевидение... Ну, сегодня это вообще
— нужны только симулякры.

Да, да. Которые слышат
и повторяют.

Тогда было всё-таки больше
ориентировано на личность в кадре.

Но конечно он такой
очень специальный.

Я говорю: «Костя, ну я тебе это вот,
что всё будет отлично.

Тем более я рядом.
Мы как бы вдвоём.

Поработаем какое-то время, не получится
— ну не получится. Но я чувствую!»

Он говорит: «Ну ладно,
под твою ответственность».

Вы, как режиссёр, какую роль больше
всего любите у Бодрова-младшего?

Ведущего программы «Взгляд».

Почему?

А потому что он там — он.

Бодров Сергей.

Не Багров Данила.

Вот он

выбирал какие-то темы.

Одна из тем,
которую он выбрал.

Например, Чулпан Хаматову
фактически он открыл.

— Пригласил. Она первый раз
на экране была у Бодрова.
— (Дудь) Ага.

Например, мне однажды
очень понравилась тема.

«А вот вы знаете», — говорит, — 
«проблемы бывают разные.

У одной девочки такая
маленькая проблема:

у неё не хватает веса,
чтобы лифт поехал».

То есть он...
И вот...

Ну, человеческая сторона.

Когда на огромном, как говорится,
центральном телевидении

вдруг направляется внимание...

Объектив направляется на какие-то...

(Дудь) Тему не маленького,
а очень маленького человека.

Ну вообще человеческие
какие-то моменты.

Это завораживает.

Думаете, почему он такой
популярный был? Поэтому.

И этот его лозунг —
это же ЕГО слоган:

«Всё только начинается».

То есть, представьте себе:
он говорит на одном языке

с каждым молодым человеком
России, который...

Вот страна поломалась
советская, да?

Все же надеются,
что будет гораздо лучше.

И вот он как раз говорит, что всё
будет лучше и всё только начинается.

И мы фактически за ним идём.
Мы ему верим.

Его даже полюбили за это —

что он такой вот.

Конечно он отличается на самом деле
от того, как я его знал.

(Дудь) Как? Чем?

Ну, экранный этот
«Брат» и «Брат 2»,

он сильно отличается
от Бодрова.

Бодров сам очень скромный,
стеснялся своей популярности.

Не пользовался ею абсолютно.

А «стеснялся» —
что значит «стеснялся»?

Ну, очки, шапка, вот это вот...

Прятался фактически за мной.

Он не любил вот это всё —

как вот Киркоров
сейчас бы ходил тут

с перьями, так — нет.

Скромный, очень внимательный.

И кушать стеснялся.

Всё время заботился о том,
чтобы ребята, там, сели...

Очень внимательный.

При этом вы понимали, когда начинали
работать, что это, возможно,

самый популярный мужчина
в стране прямо сейчас?

Ну, что значит «понимал»?
Я знал это.

То есть этот момент
был как факт?

Это факт, конечно.

Бодров... Никому не надо говорить,
кто такой Бодров.

Все знали, кто такой Бодров.

Я думаю, что «Кавказский пленник»
его ещё не сделал звездой,

потому что, во-первых,

прокат...

В те времена было
очень плохо с прокатом.

И были большие споры.
Было обсуждение в Думе —

кричали, с криками, правда, неправда
— всё это.

Её посмотрел... Приехала охрана
президента Ельцина

и попросила показать ему картину,

потому что он услышал,
что вот, там...

Уже после выхода?

Ну да, да, да. Она вот вышла.

Но её увидели профессионалы.

И её увидели ребята
с телевидения.

И он попал во «Взгляд»,

и вот я думаю,
что телевидение

конечно и тогда делало
человека известным

на всю страну.

А в чём были споры
политические?

Политические споры были:
нет, это неправда, это так не было,

наши солдаты никого там...

Ну, то есть, были как бы...

То есть их претензия в чём?

Неправда в том, что, во-первых, может быть
такой командир дивизии или чего-то ещё?

(Бодров) Да, да, да.

(Командир Маслов)
Ой! Хорошая икра!

Рыбаки принесли.

— И второе — это, видимо, финальная сцена,
когда вертолёты разносят весь аул?
— (Бодров) Да, да.

(Жилин) Куда вы?!

Стойте!

Стой!

Не надо!

В итоге Ельцину показывали фильм без вас?
Или вы присутствовали?

Нет, нет, нет. Просто взяли...

Взяли картину ему.

Его вы рецензию вы не знаете?

Картину отвезли,
и я даже не знаю.

Но нам дали за картину
государственную премию.

Видимо...

И он нам вручал.

Как Сергей относился к власти?

К власти? Власть тогда
конечно была такая,

странная власть.

Надо сказать,
что он был патриот.

Он больший патриот,
чем я, например.

И с властью отношения
были разные.

У него...

С ним как-то все хотели

дружить.

Но он избегал частых
соприкосновений с властью.

Его искали олигархи
и так далее, и так далее.

То есть он не старался туда...

Его

пригласил один раз в партию

Березовский.

Он создал новую партию,

и Серёга как-то, не знаю,

вечером согласился, но утром
позвонил и сказал, что нет,

ни в какую партию он
не будет вступать.

Кстати, там, по-моему,
и Меньшиков был.

Березовский мог уговорить
кого угодно.

Это был такой персонаж,
такой как бы...

— (Дудь) Супергерой переговоров.
— Да, да, да.

А почему он отказался?

Нет, ему это было неинтересно.

Почему он согласился?

Согласился, чтобы от него
только отстали, потому что...

Про патриотизм.

Смотрите, вот цитата.

Он в интервью немецкому
телевидению об этом говорил.

Это прямо видеоинтервью.

«Я считаю, там действительно
происходит война».

— (Дудь) Ну, речь про Чечню.
— (Бодров) Да.

«А во время войны нельзя
говорить плохо о своих, никогда,

даже если они не правы.

Даже если твоя сторона
не права во время войны,

ты не должен
говорить о ней плохо.

Мне кажется,
это такой принцип.

Он очень старый, он очень
примитивный, но это так».

Как ВЫ к этому относитесь?

— (Бодров) Ну у...
— Это спорное заявление.

Это спорное заявление.

Оно, может быть,

и было сказано так
спорно специально.

Это у американцев есть

точно такое же
давнишнее изречение:

«Права или не права моя страна — 
это моя страна».

То есть это то же самое.

Это не то, что он как бы
придумал на ходу.

Это есть такая позиция.

Я считаю, что когда
моя страна не права,

она неправа.

(Дудь) Мхм.

Но он был действительно
не псевдопатриот.

Он был патриот по...

Настоящий.

Он любил — любил! —
эту страну, и так далее

Во-первых, он бы никогда
не уехал из этой страны.

— (Дудь) То есть, он не сделал бы так,
как сделали вы?
— Да.

Безусловно.

Как вы считаете? Как Сергей бы реагировал
сейчас на то, что сейчас происходит в стране?

Ну, я думаю, что он бы
очень задумался об этом.

То, что сейчас происходит в стране,
я думаю, его бы...

Не всё ему бы нравилось,

что происходит в стране.

Я так думаю.

Как вы думаете,
чем бы он занимался сейчас?

Ну, у него, несомненно, рост.
Он конечно...

Был бы какой-нибудь известной
медиаличностью, наверняка.

В политике был бы он?

Я думаю, что он шагнул бы туда.

У него гражданская позиция
сильней была, чем

творческое начало.

(Дудь) А гражданская позиция — как бы вы
её описали? Что вы имеете в виду?

(Макиев) Ну, вот...

Очень открытый. Душой видел.

Как будто в душе глаза —
вот такое ощущение.

Душой видел.

Такие вещи подчёркивал,

которые, я же говорю, людей...

Как сказать?

Вот я живу и не верю
во что-то, допустим.

В свой завтрашний день, да?

Потому что Советский Союз
поломался даже.

А я вот хотел при Советском Союзе
ледоколом стать, к примеру.

А тут всё рухнуло. А он мне говорит:
«Да не печалься ты!

Всё нормально,
всё только начинается.

Вот они наши дни-то!
Вот они!

Молодой! Сильный! Завтра!

Мы всё сделаем! Мы! Мы!»

У меня были случаи: «А познакомьте с Бодровым»,
— в очень высоких кабинетах.

Я говорю: «Ну, я не знаю. Если он захочет.
Я же не рабовладелец».

— (Дудь) А он? Как реагировал?
— Ну, я ему передавал. Не знаю,
встречался он или нет.

Были ли попытки втянуть его
в политическую деятельность?

— Были.
— Какие? Расскажите.

Ну, собственно, значит...

Теневая часть моего бизнеса —

это организация
избирательных кампаний.

Я учился по этому профилю,

и когда были разные выборы,

я этим занимался.

В частности, в 1999 году я был замруководителя
штаба движения «Единство»,

которое сейчас называется
«Единая Россия».

Потом там размен был разный,

короче, мне сказали, что я должен войти
в политический совет этой «Единой России»,

когда они объединились,
там, Лужков — вот это всё.

Шаймиев.

Ну и я просто говорю: «Слушайте, пацаны,
ну никак. Ну я не могу, так сказать.

Это какой-то “Джурассик Парк”,
а я не попадаю туда. Ну правда!»

«Ну что-нибудь нам придумай».

Я думаю: «Как же мне так,
чтобы от меня отцепились?»

Я говорю:
«Бодров! Прекрасная идея!»

Так?

Ну я был уверен, что откажется.

— Я даже ему не сказал,
что это я его предложил.
— Ага.

— Ну конечно он отказался.
— Они пошли к нему...

И он отказался, естественно.

Почему «естественно»?

Ну, мне кажется, это постыдно.

Вот я смотрю фамилии...

В принципе, можно их
и назвать, если хотите.

— Потому что у нас все деятели культуры...
— Называйте.

Бондарчук, Миронов, кто там ещё —

они все состоят в этой партии.

Сидят где-то там, когда Путин выступает,
с умными лицами.

То есть я понимаю, что это
даёт что-то для их бизнеса.

Может быть, не деньги напрямую,
но какую-то поддержку.

Но это всё какой-то Советский Союз.
Вот так было...

Мои родители мне говорили:
«Мы вступили в Коммунистическую партию,

потому что, будучи в партии,
ты можешь большего добиться,

справедливости для людей».

Но сейчас-то другие времена!

Зачем вестись на всю эту хрень
феодальную времён Совка,

когда мы живём в другой стране?

Потому что если мы ведёмся,
то тогда и страна не будет другой.

В этом проблема.

Я не против,
но сам менталитет...

И Бодров тоже
считал это постыдным?

Ну, не постыдным.
Просто как-то странно.

Ну либо ты работаешь, либо идёшь
в политику — тогда занимайся политикой.

— Правильно?
— Мхм.

— Ну правильно же?
— Ну конечно!

А если ты чё-то там сидишь...

Я не понимаю: вот чего они там сидят?
Для чего они сидят там?

Что это вообще даёт
кроме какой-то иллюзии,

что, типа, когда придут,
как к Серебренникову,

что позвонит Владимир Владимирович,
и они уйдут.

Наверно, да. В нашем
феодальном государстве

какой-нибудь, там, сидит следователь,
он начинает взвешивать

на условных своих весах
слепой, этой, Фемиды:

«Так, здесь меня могут отжать, вот с этим,
а с Серебренниковым не могут».

Вот про это мы что ли говорим?

В чём фишка?

(Дудь) Вам помогали власти
каким-то образом?

О, бывало... Знаешь,
как плохо помогали!

— Плохо?
— Ну...

— (Джерапов) Откровенно...
— Ну смотрите: был счёт на пожертвования.

Вот сколько ты этих денег видел —
столько же и мы.

— (Дудь) То есть? Я не видел.
— И я не видел (смеётся).

— (Дудь) Ну как так?
— Вот так!
— Нельзя же обманывать на таких вещах.

(Джерапов) Ну, все там ответят.

Кто обманывал,
все будут там отвечать.

(Дудь) То есть смотрите:
был счёт для пожертвований,

перечисляли, в том числе,
и со всех частей России,

и вы хотите сказать,
что из Москвы, из Петербурга..?

(Джерапов) То, что присылали в письмах,
до нас доходило.

(Дудь) Когда в конверт купюры клали?

(Джерапов) Несколько чиновников
сами передали.

Я знаю. Они просили
не говорить их фамилии.

Но сами передавали.

Ну, небольшие деньги были.

Такие тоже были.

Никаких перечислений, никаких денег —

здесь ничего не было такого.

Это вот...

Значит, когда в конверте
приходили деньги,

я вечером громко
при всех говорил:

вот конверт, прислал тот-то,
привёз его вот тот-то.

Вот здесь, там, 200 тысяч рублей.

Я не хотел брать вообще
никогда никакие деньги,

но люди говорили так:

«Это же нам в помощь.
Человек хочет помочь.

Это единственное, что он может.
Он же не может лопату держать».

— (Дудь) Ну и приехать.
— «Но у него есть деньги».

«И вот деньги он и прислал».

(Дудь) Я читал, что вы потратили
на поиски все собственные деньги.

Насколько это правда?

Давай не будем считать.

Мы точно знаем, что сейчас

с этим уже...

Надо это просто выбросить
из головы, и всё.

— Ну то есть это правда?
— Ну, да.

Ага. А какого порядка
это были деньги?

— Это были..?
— Хорошие... деньги.

Одна из главных фишек Сергея —
его бесподобная улыбка.

Несколько лет назад в Париже
показывали картину, меня пригласили.

Какое-то было кинематографическое
мероприятие.

И показывали картину
«Кавказский пленник».

Замечательная копия,
огромный экран.

И вот когда ты смотришь,

это тяжело конечно,

на живого сына.

Вот эта последняя его улыбка.

Это, так сказать...

Но она действовала конечно.

Она очень действовала на всех:

и в программе «Взгляд»,

и в других его вещах,
и в «Последнем герое»,

и...

и в картинах «Брат» и «Брат 2».

И действительно.

Он по этому поводу говорил,
что страна доверяла ему.

Это очень редкое такое качество.

Он, собака, конечно
был везучий безумно.

— (Дудь) Бодров?
— Я везучий сам по себе.

Это знают люди, которые окружают меня:
мои близкие, друзья.

Они знают, что я очень
везучий человек.

Но это было невозможно!
Потому что...

— Везучий плюс азартный!
— (Дудь) Ага.

Мы с ним каждый вечер после
разбора эпизода следующего дня

играли в кости.

И играли мы серьёзно, на деньги.

Ну, на не бог весть
какие деньги,

Но вы знаете, не на бог весть-не на бог весть,
а в результате они у меня кончились.

Но там особо они и не нужны
были в Дагестане.

А что там?
Кормить нас и так кормили.

Они не нужны были, деньги.

Я их все успешно проиграл ему.

И в конце — это подтвердят те, кто помнят
эти наши взаимоотношения с Серёжей, —

я ему проиграл пиджак.

Причём на полном серьёзе.

Он у меня выиграл...
Он не хотел брать!

Серьёзно отказывался.

Я говорю: «Серёж, мы играем.
Я проиграл тебе пиджак».

А как я должен себя вести? Короче, он взял
этот пиджак и очень долгое время его носил.

И ему везло... Это было
какое-то везение за гранью.

Вот просто за гранью.
Я ничего не мог понять.

Когда ему нужно выбросить две шестёрки,
он выбрасывал две шестёрки.

Ну это просто вот...
Я проигрывал ему вчистую!

Это не борьба была!

Это было унижение какое-то
постоянное, каждый вечер.

Вы сказали, что ездили
на съёмки «Брата».

— Это первого?
— Первого, да.

Вы понимали, что снимается
культовое кино?

— Что вы находитесь внутри создания чего-то...
— Этого никогда не знаешь.

Никогда этого не знаешь.

— Нет конечно.
— Мхм.

Нам было очень интересно, но...

Балабанов не такой человек...
С ним приятно выпивать

и вообще общаться — он такой,
крепкий уральский мужик.

Я помню, как-то мы
аж заночевали у него дома.

И с утра сушняк был ну такой!

Потому что, честно говоря,
приняли изрядно.

Эти душевные разговоры о России

довели нас до состояния тяжёлого
алкогольного опьянения.

И с утра у меня первая мысль:

«Ну, сейчас пойдём куда-нибудь, там, в баню. Или хотя бы супчик».

Знаете, куда меня
повёл Балабанов?

Натощак.

— (Дудь) Нет.
— В кунсткамеру!

Показывать вот этих жутких
младенцев в банках.

(Дудь) А зачем?

Так он устроен был.

Я потом эту штуку... Вот я вам
сейчас первый раз её рассказываю.

Я вдруг стал через неё смотреть,

ну, через призму своего этого
личного опыта, смотреть на его фильмы.

Вот эта его парадоксальность.

Он, естественно, не хотел, чтобы меня
стошнило в этом прекрасном учреждении.

— А вас стошнило?
— Нет. Но почти.

Но это вот была его формула
выхода из тяжёлого, значит...

— Представляете?
— Супер, да.

Он прямо вот такой человек.

И я вот под этим углом потом смотрел «Груз 200», другие его фильмы, —

что там есть вот эта
какая-то штука,

такой огонь, который вот прямо...

Есть ли самое сумасшедшее
проявление славы Бодрова,

которое на ваши глаза
попадалось?

Ну пример. Например,
когда он снимался на Кавказе,

целые батальоны людей
приезжали туда — 

ну просто вот целый батальон приезжал
сфотографироваться с Бодровым.

Они прерывали учения или просто
на выходной уезжали из части и приезжали.

Что-то, что вы видели
своими глазами.

Ну вот жуткая была
история, конечно.

Это «Олимпийский».
Первый «Последний герой».

Его же вёл Серёжа, и мы...

Был такой у нас ещё,

когда закончилась последняя
серия «Последнего героя»,

в этот же вечер вроде
был «Олимпийский»,

где, там, «Би-2»,
ну вот все вот эти группы,

Бодров на сцене,
какие-то там тигры на сцене —

в общем, как всегда,
это огромное шоу.

И когда всё закончилось,

толпы людей,
которые пришли, и он...

Ну это Ходынка просто.

Как он там вообще,
как мы все спаслись там...

— А они хлынули к нему?
— Да. Чтобы с ним сфотографироваться.

А, он просто вышел со сцены
куда-то в общедоступное место?

Нет. Мы выходили через служебный
вход «Олимпийского», и уже все...

Там огромная толпа.

Причём там такие пандусы,
ты не видишь:

ну, человек сто-двести стоит.

А потом я прямо вижу,
что на них наваливается толпа.

Как только первые вспышки стали
работать на фотоаппаратах,

остальные люди, темно же,
там поняли, что он здесь.

И прямо они хлынули.
И это жуть конечно.

(Дудь) Я понимаю, что это довольно
жестокий вопрос, но всё равно.

Вот смотрите.

— Верх, видимо, до камня метров сто или...
— Больше.

Больше. Может быть,
несколько сот метров.

Мы видим эти валуны,
которые весят несколько тонн.

Ну ведь у вас же не было никаких сомнений,
что никто живым остаться не может?

Смысл ты хочешь понять?
Я понимаю.

— (Дудь) Да.
— Почему, да? А вот...

Ну, на тот момент я финансово
как бы мог. Деньги были.

Ко мне подходят женщины и говорят:
нас хотят выгнать отсюдова.

— Я говорю: никто нас не...
— Женщины, которые искали?

Ну, матери, да. Две женщины.

Это Роза и Таира.

— Роза — это мать главного героя, осетина?
— Главного героя, да.

А Таира — мать девочки пятилетней.

Она подошла ко мне
с фотографией и говорит:

«Вот, я... Моя дочка вот».

(Дудь) А девочка тоже играла?

Она не играла. Она ехала в село.
Они там живут, в Даргавсе.

Говорит: «Я хочу...
Мы можем её найти?»

Ну, она тоже уже не...
в каком состоянии, да?

Я им говорю: «Нас никто не выгонит.
Что вы переживаете?

Мы найдём туннель,
посмотрим, что там в туннеле.

Я не могу пообещать,
что кого-то найдём,

потому что я не видел,

но я вам обещаю,
что мы в него зайдём».

(Дудь) Если бы на полчаса раньше
или на полчаса позже...

(Макиев) На пять минут достаточно было.

— (Дудь) То их бы не смыло?
— Да.

(Макиев) К вопросу, почему я задержался,
например, да?

Значит...

Я Серёже говорил:
«Серёжа, здесь святые,

ну, много энергетических мест.

Нам надо, как говорится,
в традициях наших помолиться,

чтоб всё было хорошо».

И он мне сказал:
«Сослан, только не сегодня!»

Вот он ещё так...
Почему «только не сегодня»?

Я говорю:
«Да уже всё готово. Вон...»

Он говорит: «Только не сегодня.
Давай завтра».

(Дудь) А вы перед
предлагали помолиться?

Перед, естественно.

Вот. И когда закончились съёмки,

я такой скорости никогда не видел,
с какой скоростью группа собралась.

Как быстро — вот как по тревоге.

И все спустились вниз.

А мы, ещё один администратор,

два администратора, остались наверху,
чтобы устроить, там,

технику оставили
с ОМОНовцами, лошади

и так далее, и так далее.

И вот когда мы уже
спускались вниз,

то есть по горе такая дорога,
она идёт вот так по горе змейкой,

и вот когда мы уже сворачивали
с этого места, где съёмка,

вдруг бежит женщина,

которой я заказал пироги.

Осетинские.

Чтоб мы, там...

И я хотел... Думаю уже:
ладно, проеду, уже потом.

Как бы, всё равно не садимся,
ничего, думаю. Пироги — ладно.

А она грузная, и из-за того,
что она грузная,

я испугался:
вдруг она упадёт.

И я тогда: ладно. Остановился.

И она мне говорит: «А с пирогами
что мне делать тогда, раз вы уезжаете?»

Ну, я говорю: «Ну ладно».
Она говорит: «Я уже всё сделала».

Я взял и пошёл,
и мы пошли обратно.

Поехали.
Там вот сели покушали эти...

— Пошли тем, кто остался наверху?
— Да.

И там сели вместе поели.

И вот когда мы уже ехали
непосредственно,

вот тогда она сошла
от нас в 20 метрах.

Сель?

Ну, не сель.
Вот эта масса, ледник.

То есть, по сути,
пироги спасли вам жизнь?

Ну если вот предельно прямо?

Нет, ну если предельно прямо,
то дурацкая история,

которую рассказывал Дмитрий Шибелев.

Я говорил:
«Да ладно, я поехал!»

— А он говорил: «Стой, стой! Я дорасскажу!»
И вот так хватал за руку.
— Кто такой Дмитрий Шибелев?

Администратор.
В административной группе был.

— То есть те люди, которые оставались наверху
в любом случае каждый день сторожить технику?
— Да.

Да, он работал и товарищ мой,
хороший парень...

— Что за история?
— ...очень, кстати. Диме привет.

Ну, дурацкая история весёлая.

Расскажите её.

С эротическими вкраплениями?

Как часто Сергей пересекался
с криминалом?

Довольно часто.

И он мне про это рассказывал
очень интересные истории.

И у него поэтому родился этот,

на мой взгляд, потрясающий
сценарий «Связной».

Он...

Его находили,

к нему шли,
хотели разговаривать.

Он снимался в этой
французской картине

в Болгарии.

И там он нашёл... То есть, не он нашёл
— его нашли два

брата.

Я уже не помню —
то ли осетины, то ли чеченцы.

Ну, они, как бы, скрывались.

И он провёл с ними
много времени.

Просто рассказы из жизни:

что это такое и так далее,
и так далее.

Это он...

И ему это помогло
потом для сценария.

А это было в интересах ремесла?
Или ему это нравилось по-человечески?

Нет, ему — с человеческой
точки зрения.

Ну, люди, люди.
Судьбы, люди.

Это его очень интересовало.

Людские судьбы, повороты.
Что с людьми может случиться.

Как это всё случается.

(Дудь) Вы как-то сказали, что разгребли
за полтора года 200 тонн льда.

Да нет! Я таких слов не говорил.

200 тонн...

Я не могу даже...

200 тонн — ну что это?
Это вообще ничто.

— Ничто?
— Это ничто.

Мы только в одном месте,

это вот где мы стояли,

откуда вода идёт,
нижняя часть туннеля, —

мы только там...
Над нами метров где-то

сто с чем-то лёд был, да?

Мы только там 135 тонн
взорвали взрывчатки.

Хоть кого-то нашли за эти 15 лет?

Да нет! Ну кого, как найдёшь?

Я же тебе сказал.

Вот... Я не знаю.
С чем это сравнить?

Это вот как наждачка,
а КАМАЗ — это муравей.

Вот ты провёл наждачкой —

что ты там найдёшь?

Это невозможно.
Это перемололо просто всё.

Надежду не смололо.

Человека так не сломать.

С природой тяжело бороться.

Но задача была не в том, чтобы ходить,
искать какой-то кусочек,

а задача была — зайти в туннель.

Убедиться, что там происходит
на сегодняшний день,

и выйти, и сказать это матерям.

Правду.

Она хочет услышать правду.

Ей нужна правда.
Она не может жить без неё.

(Дудь) Вы помните расставание
с семьёй Бодрова?

С мамой Бодрова в частности.
Ваша последняя встреча.

Что она вам сказала?

Да дело не в этом. Мы уже как бы...
Вот год проходит —

мы обнялись,
как будто вчера виделись.

Поэтому это не то что мы...

— А, она приезжает сюда регулярно?
— Конечно!

Именно на годовщину?

Конечно, на годовщину.

Она может за день приехать.

А чтоб она могла сюда подняться —

посидит возле памятника,

погуляет так по-над массой.

Ну, я никогда...

Я вижу, что она хочет
просто побыть с ним.

Ну, о чём-то, может, поболтать.

Я никогда не лезу в это.
Это личное её.

Я думаю: «Это мать».

Ты знаешь, как..?

Она очень сильная.

Валя — очень сильная женщина.

И она...

Она с нами наравне боролась.

То есть она говорила:
«Костя, а может быть, мы можем

того-то попросить,
вдруг он может нам помочь?

И мы присмотрим — может быть,
он нам вот так-то поможет?»

Да?

И я говорю: «Ну, вряд ли мы сможем
дотянуться туда-то, туда-то».

А она говорит: «Нет, подожди.
Мы сейчас попробуем».

Она начинает работать,
начинает заниматься.

А в этой работе,
когда человек занят

не только мыслями «где же он?»,

а занят именно поиском
и работой для поисков,

смягчается удар.

Он не только об этом думает.

И у него уже вот... Он занят.

Он понимает,
что нужен бульдозер.

И Валентина бульдозер
притащила сюда.

То есть там через кого-то,
что-то, как-то,

но бульдозер этот, «Катерпиллер»,
он нам помог просто вот...

Не, это просто нереальная
помощь была.

И благодаря конечно ей,
многие вещи у нас получались.

В плане, кто бы нам дал взрывчатку?
Кто мы такие?

120 тонн. В то время.

127 тонн.

А в пересчёте на какие-то
более нормальные показатели,

120 тонн взрывчатки — это что
можно взорвать из построек?

— Пол-Москвы.
— Пол-Москвы?

Ну вот что тут...

Допустим, вот взрывают, взрывы делают.
Что там бывает? 200 грамм, килограмм.

— Тротилла.
— Ага. А у вас 120 тонн.

— А тут 127 тонн.
— Тротилла?

Ну, там не только. Всё было.

Я правильно понимаю, что съёмки в Кармадонском
ущелье — это только начало фильма?

Это совсем чуть-чуть.

Именно для этого нужно
было туда поехать?

Поехать туда нужно было...

Я понял, почему он туда
стремился поехать,

когда я приехал туда.

Ему очень хотелось
скорее начать снимать.

И...

И он хотел, видимо,
снять эту первую сцену,

потому что уже осень, мог пойти снег

И так далее, и так далее.

И он торопился.

Я

про это говорил,
я его отговаривал,

потому что я видел, что спешка,

которая вообще в принципе мешает

или её не должно быть,
и так далее.

У него родился сын Саша.

Месяц ему был, мальчику.

Когда я туда приехал

и увидел это всё,

я понял, почему он туда,

почему он там решил снимать.

Потому что это было,

как бы,

совершенная декорация,

правильная декорация
для этой картины.

То есть он повёл себя,
как настоящий художник:

он это увидел, он там был,

ему это понравилось,

он понял, что надо
снимать только там.

И это действительно
производит впечатление.

Это такая

мощная...

мощная природа, мощный этот

каньон,

горы.

Это

правильное решение
для режиссёра,

но которое его и

погубило.

Так что...

Вот

так это бывает.

(Дудь) Что вам родные погибших,

осетинских, в первую очередь,
местных,

говорили после того,
как это случилось?

Я правильно понимаю,
что вам предъявляли претензии?

(Макиев) Ну, в лицо нет.

(Дудь) А не в лицо?

(Макиев) А не в лицо... Моя близкая
подруга, с которой мы учились,

мы с ней по сей день дружим,

с одного класса, с детства —

она меня

тогда, когда мы набирали людей,
ассистентов и так далее,

очень попросила,
чтобы я взял её младшего брата

и племянника, которого воспитывали
у них в семье,

сына сестры, она погибла,
к сожалению.

Вот.

Я их взял на работу

помощником художника,
ассистентом.

И когда это всё случилось,

она единственное мне сказала:
«Я понимаю, что ты не виноват,

но ощущение того, что ты взял
и не отдал, есть».

А про других я даже не говорю.

Были... Я даже не хочу это...

Но было, что прямо при матери,
при маме Бодрова,

Валентине Николаевне,

при ней прямо ругали всеми,
как говорится, словами Бодрова.

(Дудь) За то, что взял?

(Макиев) За то, что вообще он приехал.

Что с ним связано вот это...

А им говорили:

«Да его же тоже нет!
Что вы на него, это?»

А это уже никто не слышит,

потому что у всех
болит своё тело.

От себя могу сказать, что

Бодров очень хороший парень.

Я бы хотел такого друга иметь,
как Сергей.

Не из-за популярности,
а из-за отношения к

тем или иным вещам.

Мы какое-то время спустя
разговаривали с Серёжей,

я был в Лондоне
или не помню сейчас где,

со старшим.

И очень сложно было
начать тему.

Я, собственно, и не начинал —
он сам начал.

Он сказал...

Я просто пытаюсь объяснить,
что со мной тогда было.

Ведь не верилось до конца.

А Серёжа-старший мне сказал,

это прошло много времени,
он говорит: «Я до сих пор не верю».

Он говорит: «Ну, если не увидел,
грубо говоря, мёртвого, я и не поверю».

Он, может, и сейчас не верит.

И мы даже то ли с ним, то ли с кем,
знаете, думали о том, что

хочется верить в то,
что в каком-нибудь ауле где-то

находится,

живёт человек,
который ничего не помнит.

С какого-то момента
он перестал всё помнить,

но он живёт.

И что... Ну знаете, такая сказка,
киношная, понимаете?

Но тогда это конечно
было полное отрицание.

Ну, что, в принципе, это,

ну, случилось,
но это всё поправимо.

И это угасало с каждым днём.
Всё яснее, яснее, яснее.

Это давило. Тогда это давило,
конечно, серьёзно.

Очень сильно.

Но вы знаете,

он же не по годам был...

Он так рано говорил о том, что...
Ну, как сказать?

Не о смерти, нет.
Он не говорил о смерти.

Но он иногда бросал
такие фразы, что...

Ну, типа:

а ведь и до нашего рождения
мир шёл бы, как и шёл,

и после нашего ухода мир,
вот он как жил, он так и...

Это же он говорил,

что эта мысль-то не очень приятная,
но к ней надо привыкать.

Вы помните последнюю
встречу с Сергеем?

Я помню наш последний разговор,
очень хороший.

Я звонил ему буквально
за несколько дней

до того, как он туда поехал.

Я был в Аризоне,

где там у меня

был дом и большая земля,
и, там,

высокогорная пустыня.

И он там был. Я его привозил туда,

говорил ему: «Вот это всё

тебе потом останется».

Мы говорили по телефону.

Я читал...

Есть такой
американский писатель

Карлос Кастаньеда.

Он был очень известен в 70-х.

Это такой этнограф.

И он был учеником
местного шамана.

И это как раз вся эта Аризона —

это всё вот эти
индейцы знаменитые,

мексиканские шаманы.

У него там

много книжек всяких написано,

и я как раз читал одну из книг,

где он

пишет, какие разные бывают люди.

Он говорит: вот есть люди,
которые подходят...

Стоит стена,
большая, высокая стена.

И есть люди,

которые не знают,
как её преодолеть,

ну и обычно начинают
подкоп какой-то делать.

А есть другие люди,

которые стоят у этой стены и — раз! — 
и перепрыгивают её.

Что невозможно
в принципе сделать.

И я его тогда спросил.

Это английская книжка.

И он там пишет,

что эти люди называются
«warrior» по-английски.

И я его спрашиваю:

«Слушай, а как перевести
на русский это слово?»

И он говорит: «Избранный».

То есть,

как бы очень точно.

Точно.

И я потом...

Ну, я говорю: «Да, да, да».

И это был...
Потом ещё поговорили,

и это был наш
последний разговор.

Как вы относитесь к тому,
что вашего сына считают,

относят к тому слову, которое вы
только что произнесли?

Ну, я думаю,
что по тому качеству,

количеству

любви,

которое к нему пришло,

я думаю, что он

заслужил этого слова,

потому что я,

когда это всё случилось,

ну, я

ездил по стране

по разным делам,

и в какой-то тайге,

в Ханты-Мансийске
к тебе подходят люди,

и какой-то лесник говорит:

«У меня жена две недели рыдала.

Я её спрашиваю: “Что ты?
Ты, что, дура что ли?

Кто он тебе?” А она говорит:
“Ты не понимаешь”».

И...

И эта вот такая волна

огромная человеческого
сочувствия —

это, ну в общем, много значит,

и она, как бы, не зря,
не зря она приходит.

То есть, как бы,
люди угадывают верно

по кому они будут скучать.

А у вас у самого есть объяснение,
почему волна этой любви к нему пришла?

Что было в Сергее,
чего не было в других

актёрах, спортсменах,
политиках,

ком угодно ещё
из известных людей,

чтоб его так любили,
а других — нет.

Я думаю, что настоящая
искренность.

Чего не купишь
ни за какие деньги.

И не сыграешь. Искренность!

Он был очень искренний,

искренний, честный человек.

Как вы справились?

Это сложная история.

Справляться с этим тяжело.

У него

замечательные дети, жена.

Мама. И всё это...

Переживается это тяжело.

Единственный, как бы,
у меня способ — это работа.

Я тогда

уехал как раз в Китай
и начал делать

«Монгола»,
очень тяжёлую картину такую.

— Специально огромный, большой фильм,
чтобы всё забыть?
— Да.

Сергей Владимирович,
спасибо вам большое.

Спасибо вам за то,
что встретились.

И я понимаю, что это самая банальная фраза,
которую вы слышали тысячу раз,

но позвольте мне
её тоже произнести:

спасибо вам большое за сына

и за то, что он сделал
для всех нас,

пока мы росли, взрослели

и из подростков
превращались в мужчин.

Спасибо большое.

[Русские субтитры — Семён Гальцев]