Всем привет!

Мы в Калининграде,

и сейчас будет ещё один
необычный выпуск «вДудя».

Несколько недель назад вы смотрели
интервью Юрия Шевчука.

То самое, которое получилось
совсем не про музыку.

В числе прочего, там было про
исследовательский опыт Шевчука.

В 1995 году он летал в Чечню,

играл песни
для российский солдат

и снимал на видео
каждый свой шаг.

Возможно, самое страшное видео —
перекличка бойцов,
которую Шевчук там проводит.

— Волгоград, Юра.
— С города Калининграда.

(Шевчук) О, Калининград!

— Тула!
— Волгоград!
— (Шевчук) Очень приятно. Тула.

— Из Питера.
— Оренбург!
— Урал!

По легенде
— важно, что именно по легенде, —

через несколько дней почти все
участники этого видео погибли.

Мы не знаем, было ли так
на самом деле,

но точно знаем, что как минимум один
из этих бойцов сейчас жив и здоров.
Мы нашли его
совершенно случайно

благодаря одному
из наших зрителей.

Бойца зовут Олег Ситников.

Он живёт в Калининграде
очень тихой и очень скромной жизнью.

Но перед тем,
как в этой жизни оказаться,

он долгие годы бухал
и искал хоть какие-то интересы.

Мы приехали к нему в гости,
чтобы показать, как живут люди,

вернувшиеся с войны.

Чечня была много лет назад, но в самых
разных войнах мы участвуем по-прежнему.

Здорово, если это
не пригодится вам.
К сожалению, кому-то
это пригодится точно.

— (Дудь) Приветствую!
— (Ситников) Здравствуйте.
— Как вы?
— Нормально.

(Дудь) Нормально? Можно?

Расскажите, где мы находимся.

Мы находимся в Центральном районе
в Доме ветеранов.

Здесь ветеранам дают квартиры
в служебное пользование, да?

Да, в служебное пользование.

Не имея права
ни приватизировать, ничего.

Вот допустим, я умираю —
она остаётся другому ветерану.

— Ага! Да...
— Вот так вот.

Жизнеутверждающе.

(Дудь) А это военник,
который в Чечне с вами был?

(Ситников) Военники же в руки
в Чечне не давали,

потому что же могли там потерять во время
обстрела, войны, всего вот этого.

Когда вы летели из Храброва

сначала в Тверь,
а потом в Моздок,

вы не знали, куда вы летите?

Там просто так, издалека,
где-то слышал,

что да, куда-то вроде бы
на войну, но...

У меня как бы...
Я не верил в это всё.

То, что они говорят.

Ну вы знали, что в Чечне
началась уже война?

Что войска вошли
на территорию республики.

Нет.

Даже когда нас везли из Гусева,
нам никто об этом ничего не говорил.

Когда вы были здесь,
служили в Гусеве,

это была обычная служба, да?
Просто со всеми...

Не знаю. Я лично один раз
или два на полигон съездил, и всё.

И стрелять, по-моему, даже
до сих пор толком не научился.

— У вас был автомат в Чечне.
— Да.

Но вы не умели
им пользоваться?

Ну как? Стрелять — стреляли.
Но не в цель.

Ага. Просто для шуму, для виду.

Да, для виду просто.
Чисто для виду.

Брали вот таких пацанов,
абсолютно неподготовленных,

и направляли на

неприятные вещи.

Что не делалось, кстати,
в Афганистане.

В Афганистане — там полгода,

а не два месяца,
занимались, их тренировали.

Потом они приезжали в части,

вот в мою, например, часть,

я три месяца их ещё к боевым
действиям вообще не подпускал.

А здесь сразу же...

Ну, не сразу, потому что были там командиры достойные,

которые видели это, знают это.

Вот, и...

Не все так поступали.

И все же думали
первые годы, первое время...

Этот же министр обороны кричал:

«Да мы за неделю всё сделаем!

Мы их сразу сделаем!»

А там были подготовленные люди,
которые защищали свою родину.

(Грачёв) Эти 18-летние юноши
за Россию умирали —

и умирали с улыбкой!

«И умирали с улыбкой!»

Как вам формулировали задачу?

То есть вас привозят в Грозный,
чтобы что?

Как резервный батальон.

У нас был резервный батальон

Это если в случае чего,

наши, там, не справляются —
мы как подмога.

Там же были уже люди, которые
дольше вас находились в Грозном?

Что они вам рассказывали,
когда вы их встретили?

Ну, когда встретили,
они сразу сказали:

«Вот эту звёздочку, которая на шапке,
ты эту звёздочку сразу снимай,

потому что чеченцы любят по этим
звёздочкам стрелять. В лоб.

И издалека хорошо
видно её. Как цель».

Поэтому снимали вот эти звёздочки.

Чем вы занимались?
Вы приехали 4 января.

Вы стояли резервным полком.
Что вы делали?

Что было вашим занятием?

Стояли в основном на блокпосту

или находились в больнице,
внутри здания.

Потом миномётный обстрел
— кто куда.

Кто успевал прыгать
под батарею, кто куда.

Кто выживал,
кто не выживал.

— Просто палили по больнице?
— Да, палили.

— И люди погибали, которые были
внутри больницы?
— Погибали, да.

Попал в Чечню —
чувствуешь себя уже...

Где-то неделя-две пройдёт — 
уже чувствуешь себя, как на гражданке.

Уже ни пули не страшны...

Так вот, вроде бы и летают —
а так ходишь спокойно по городу.

Вы занимались тем, что вытаскивали
и опознавали трупы.

Вы уходите со своего
блокпоста — и вы как?

Вы перебежками? Или вы на БТРе
едете на место сражения?

Как это происходит,
чтобы доставить тело?

Нас четверых подозвал офицер.

Взяли покрывало.

Нас четыре человека.

Берём покрывало — 
бежим туда за трупами.

Там стоят эти БТРы.

Внаклонку бежишь.

Пули сверкают.

И чтобы тебя не задело,
ты внаклонку.

Потому что попадёт не в тебя,
а попадёт в этот БТР.

Пробегаешь к трупу.

Каждого трупа, девять человек,
ложишь на покрывало —

и четыре человека
тащат его в госпиталь.

Ну вот в подвале,
когда притащили,

там раненые, убитые — 
разные лежат.

Кто кричит, кто стонет.

Вот такие вот звуки там.

Страх? Ужас?

Вот когда вы пригибаетесь
и тащите мёртвого человека,

при этом сами
можете стать мёртвым,

что вы при этом чувствовали?

Вообще ничего.

Чувствуешь страх, ну...

Чуть-чуть. Грамм, может.
Не больше.

Страшнее мне, по-моему, было,
когда меня на полигон,

когда мы стреляли на полигоне.
Когда я из гранатомёта стрелял,

мне офицер забыл сказать,

что когда стреляешь
из гранатомёта,

надо закрывать рот.

Потому что я рот не закрыл,

я потом полдня не слышал.
Как контуженый, ходил.

Вот это было страшнее мне.

Потому что когда из гранатомёта
стреляешь, надо рот закрывтаь.

Видел, как миномёт
прямо попал в человека.

Голову, руки — сразу,
моментально всё как сожгло.

Одно квадратное тело осталось.

Ну, то есть он вместе
с вами был в...

Когда под миномётный
обстрел попадёшь,

там ты уже сам не знаешь,
куда, в какую сторону бежать.

(Дудь) Вот у вас символичный
плакат, я вижу, да?

Да, он у меня
уже давно висит.

— (Дудь) Давно?
— Да.

То есть вы как отказались,
так и...

Да. Я уже раз и навсегда.

(Федорищев) Олега Ситникова я знаю
с 1997 года приблизительно.

В это время строили памятник
ветеранам Афганистана.

Ну, война Первая уже прошла,
и Вторая 96 года наступила как раз.

Ну и вот он приехал оттуда.

Он сам на меня уже вышел.

В неприглядном виде.
В 2004 году.

— Неприглядном?
— Неприглядном.

Он говорит, что он пил 15 лет.

Приблизительно так оно и было.

Вот.

Потому что где-то в 2004 году я его
встретил на перекрёстке одной из улиц.

Он был в неряшливом
абсолютно виде.

Но он узнал меня,
подошёл, сам.

Я посмотрел. Поговорили с ним.

Я говорю:
«Ты что? В таком виде-то!»

«Ну вот», — говорит, —
«так получается.

Меня», — говорит, —
«выгнали из общежития.

Ну а теперь вот я...»

И там товарищи стояли,
уже ждали его.

Я говорю: «Приди. Поговорим.
Потом решим, что дальше делать».

(Ситников) Не только, нет. Необязательно водку.
И вино, и пиво — всё подряд, всё, что льётся.

Не просыхая.

Не то что, там,

день выпил

и неделю не пьёшь,
а так, чуть ли не каждый день.

Каждый день. А на какие деньги
вы это делали, если не работали?

Ну, я где-то
подрабатывал на базе.

Вагон разгрузить где-то
с цементом. Где-то ещё.

Силёнок у меня тогда
было предостаточно.

Но я связался практически
с этими, с уголовниками.

С уголовниками?

Один не может заработать — другой
зарабатывает. Вот таким манером.

Вы вернулись в 27

и до 42 лет вы бухали?

— Да. Ну я сейчас где-то лет 10 не пью.
— 10 лет.

Сейчас вам 49.

Как вы завязали?

Двоюродный брат...

Там получилось, что то ли этот дом подожгли,
то ли как. Он в этом доме сгорел.

— Тот двоюродный брат,
который вас встретил после Чечни?
— Да.

Он был нетрезв,
когда был в этом доме?

Нет, он был трезв.
Его подожгли с улицы.

И вы решили завязать?

Да.

А где вы жили это время?

А где придётся.

— Ну то есть у вас не было дома?
— Жилья у меня не было.

Подождите, а вы ушли служить в армию
— у вас тоже не было жилья?

Я у тётки жил.

Конечно я переживала.
Тем более, война есть война.

Я ещё сама помню войну.

Я же дитя войны.

Вот. И конечно я за него
очень переживала.

Но он меня успокоил:

«Не переживай. Что будет, то будет».
Я говорю: «Ну ладно.

Что ж теперь?
Ты солдат. Ты мужчина.

Значит, неси свой крест».

Олег был женат до...

Был женат, да.
У него была жена. До армии.

Был женат.
Анджела у него жена.

Она не хотела,
чтобы он шёл в армию,

и сказала:
«Если ты пойдёшь в армию,

я с тобой разведусь».

Что и сделала.

А он сказал:
«Нет. Я должен служить».

— (Дудь) Свадебная фотография?
— (Ситников) Рядом — да, свадебная.

А почему вы не убираете?

Почему она стоит?

Ну так, для памяти.

Ну, то есть это вызывает у вас скорее
приятные эмоции, чем неприятные?

Ну да, как бы...
Конечно приятные.

— После того, как вы завязали,
вы с ней не встречались?
— Нет, не встречался.

А были ли вы близки, была ли возможность
у вас семью завести в последнее время?

Нет. Я даже об этом не думаю.

Ну а вот если по-честному:
вы бы так дождались?

Мужа.

Я вам хочу сказать:
у меня муж ходил в море.

Конечно я его ждала.
И я бы дождалась.

Вот лично я дождалась бы.

Почему? Потому что у нас очень
хороший пример, родители.

Когда закончилась война,

наш отец, освобождая Литву,

он здесь застрял
у своих родителей.

У матери.

У него отца родного не было.
Был отчим.

И он здесь, ну...

После войны,
сами понимаете, мужики как.

Его тут сразу женщины...
Вот.

И он два года не возвращался
к нам в Белоруссию.

С 45-го по 47-ой он был в Литве
и за нами не приезжал.

А мама его ждала.

Всю войну ждала.

И два года после войны ждала.

И несмотря на то, что никто не знал,
жив он или нет,

она его всё равно ждала.

Верность прежде всего.

А само понимание,
почему вам нужно было..?

Вот есть вы, люди,
и есть другие люди.

Вот почему их надо убивать,
тогда вы понимали?

Это две большие разницы: Великая
Отечественная война и Чеченская война.

Там мы воевали за Родину.

А здесь ты воюешь и не знаешь,
за что воюешь, — вот в чём дело.

(Дудь) А это вы когда распечатали?
Недавно?

(Ситников) Это я распечатал недавно.

Это я увидел в Интернете.

Пошёл в «Кодак», они в «Кодаке»
мне распечатали.

Вообще я даже не знал, что меня
вообще где-то снимали.

Мне просто люди сказали: «Мы тебя видели».

Я не обращал внимания
и даже не верил.

А так я 20 лет об этом вообще
ничего не знал и не видел.

— Помните, когда Шевчук к вам приехал?
— Помню.

— Как это было?
— Нас посадили всех за стол.

И он с гитарой.

Ему предложили
рюмку выпить.

Он, по-моему, отказался.
Не помню точно.

Вроде бы так и не выпил.

Спел вот эту песню.

«Что такое небо? Это осень».
ДДТ.

И всё. И потом...

Потом ему что-то, по-моему, подарили,
или не подарили, и он уехал.

Судьбу кого-то из этих пацанов,
которые там были, вы знаете?

Я не могу эту судьбу знать,

потому что ни одного там
с моего города нету,

с Калининграда,

а все были кто откуда:

кто, наверно, с Сибири,

кто откуда, кто с Волгограда
— со всей России.

Я никак не могу знать.

Добро пожаловать в наш дом,
в нашу студию, Олег.

Здесь сидим работаем.
Наше вот... оружие.

Гитары.

— Аппаратура?
— Аппаратура. Да, это мы всё
возим с собой.

— А вы не изменились.
— Я?

Я вас помню в больнице.

Ну да, в больничке.
Да, да.

За столиком. Предлагали вам рюмочку
хряпнуть, вы отказались вроде бы.

— (Шевчук) Ну там...
— Точно не помню. Вроде бы не захотели.

Ну, не захотел, потому что там...

С одной стороны,
этого было много.

А с другой стороны,
надо было всё видеть как-то.

Вот этого паренька
я справа помню.

— (Шевчук) Да, да, да.
— Я здесь практически всех помню.

(Шевчук) Сейчас расскажете.

(Видеозапись)
— (Шевчук) Ребята, всех сниму на память.
— (Муж. голос) Так, идёт съёмка, мужики!
— (Шевчук) Всё, всё, идёт, да.

(Шевчук) Говорите, кто откуда.

С города Зеленодольска
с Татарстана.

Волгоград, Юра.

— Вот он я.
— Вот, да, Олег.

Да, да, да.

— Командир полка без знаков отличия.
— Да, да, да.

(Видеозапись)
— (Шевчук) Скажите пару слов о войне. Что там?
— (Боец) Война — это пиздец.

(Боец) Юра, не дай бог никому, блядь,
ни нашим детям, никому,
этого блядства не видеть.

— (Боец 1) Плохо и страшно.
— (Боец 2) Это не война. Это кошмар.

Я был у него в подвале,
у Рохлина.

Такой, в кацавейке. Валенки.

Я помню его очень хорошо.

— (Ситников) Он единственный Герой,
который отказался от Героя России.
— (Шевчук) В галошах... А?

— От Героя России единственный отказался.
— Да. Он отказался, да.

Я помню просто,
был один случай такой.

Я там сидел, он говорит:
«Юра, посидите, у нас тут совещание».

Как раз брали президентский дворец.

И там командир влетает...
Ну, это отдельная история.

И я помню: вдруг звонок.

У него там была вертушка,
ну, такая,

кремлёвская, и...

Все так замолчали,
офицеры, командиры.

Там стол с картой. Рохлин говорит:
«Подождите, друзья».

Взял трубку.

И разговор был очень чёткий.
Он так:

«Да.

Нет.

Да.

Нет».

Потом так молчит —
только желваки ходят.

«Короче. Приезжайте сюда
и командуйте».

И всё, и трубку бросил!

И все офицеры, значит, там:

«Кого же он послал там
по этой вертушке?!»

Но Рохлин был
очень крутой конечно.

Очень крутой.

Настоящий командир.

(Шевчук) Те края, да?

Или это консервный завод?

По-моему, те же края.

Посмотрите, фотография какая.
Как 41 год, да?

Бойцы одеты как. В грязи все.

— (Ситников) Да, ну, мы так и были обычно.
— А вот здесь себя поищи.
Есть ты здесь или нет?

(Шевчук) Вот я вот он.

— (Ситников) Вы ещё здесь есть.
— (Шевчук) Юрий Юлианыч, да.

(Ситников) Были даже такие,
которые с ума сходили.

На своих набрасывались и

стрелять хотели в своего.
Был у нас один литовец Сацавичус.

Хотел автомат поднять
и своих расстрелять.

Но мы успели сзади
накинуться на него,

чтобы на землю положить
и руки скрутить,

чтобы устранить
это происшествие.

— Почему он хотел это сделать?
— На почве психики, наверно.

— Ну, у него просто поехала крыша?
— Поехала крыша, да.

(Видеозапись)
Нам сказали — мы пошли.

Но скажу так: нах...

Эта война,
она никому не нужная.

За что? За какие цели, блядь?
Я до сих пор не могу понять.

Я не знаю.
Это лично моё мнение.

За что легли наши офицеры?
За что легли наши люди?

Какие цели мы преследовали?

— (За кадром) Сколько человек погибло!
— И сколько!

Кто об них скажет? Никто.

(Дудь) Какое у вас у самого
отношение к войне в Чечне?

— Как вы воспринимаете?
— У меня?

У меня чисто отрицательное
отношение.

Я с самого начала
об этом писал.

У меня и в газетах
были статьи об этом.

Политическая составляющая, ответственность
за которую лежит и на Ельцине,

как президенте тогда,

и особенно на афганце Грачёве.

— Министр обороны.
— Вы воевали в Афгане.

А Грачёв герой Афгана,
насколько я понимаю.

— Настоящий герой.
— Да, пересекались мы с ним.

А как так получается, что люди,
которые сами становились героями войны,

принимают такие дикие решения
про штурм за 48 часов

и ну просто провальные
операции проводят?

Как такое возможно?

Это личностный вопрос, связанный

с положением в обществе.

Вот он принял такое решение,
быть министром обороны, —

и для него было абсолютно
безразлично, что потом будет.

Он стал министром обороны.

Не знаю, как в Калининграде,
но в Москве

регулярно можно,
особенно чем ближе к маю,

тем этого больше,
встретить машины,

где есть наклейка...

Там разные символики: либо,
например, Россия и Америка,

либо Россия, или Советский Союз,
и фашистская Германия.

Надпись: «Если надо,
можем повторить».

Речь про войну.

Как вы воспринимаете такое?

Отрицательно.

Будем говорить так:

Сирия, Ирак, Иран, Ливия...

Что хорошего? Сколько беженцев!

Люди без кола,
без двора остались.

Люди все раненые:

души раненые, инвалиды.

Это как можно
развязывать войну,

зная о том, что люди гибнут?
Живые люди.

(Федорищев) Это дикость.
Хватит крови!

(Дудь) Ага.

У нас народ столько уже пролил её
за всё своё существование,

что, наверно, захлебнуться
можно было бы в крови.

Поэтому я говорю: нужно
решать всё мирным путём.

— (Ситников) Я в арсенале был.
— (Шевчук) Я тоже там был.

— Потом, я был на этих, морозильниках,
где эти, вагончики.
— Да, да, да.

В арсенале вообще
невозможно было смотреть.

— (Шевчук) Помнишь арсенал?
— Одни квадратные тела.

— Единственное, наверно, только матери
могут узнать своих детей.
— Мда.

— (Ситников) Больше никак.
— Я помню, как-то у меня была ночь.

Я приехал в этот арсенал.

Мы там прошли... Помнишь, просто трупы
лежали как бы штабелями?

— Штабелями, да.
— И ты как по городу мёртвых ходишь.

Кто-то в ящике лежит.

— Кто-то... Руки, ноги.
— Да, по-разному.

И была палатка
с Героями России убитыми.

Знаете, вот так, как бы, наверху,
на взгорке, была такая палатка,

и там несколько было
героев России.

Они были в таких
приличных гробах.

Там какие-то лампы керосиновые...
Там, нет, лампочки горели электрические.

И там один танкист,
помнишь, который погиб.

Его снаряд пробил.

Ну, я вот всё это видел.
Молился там всю ночь.

Помню, луна такая
и вот эти вот ущелья —

прямо мёртвый на мёртвом
они там лежали.

И ты идёшь прямо мимо вот этих
стен из трупов. Замёрзших,

страшных, грязных.

По шею, да? Лица грязные,
а здесь тела белые.

Да, тогда вообще грязные,
как свиньи, были.

Ну, в общем, мы эти ужасы
рассказывать не будем.

— (Шевчук) Танкисты получше жили.
У них в танке там...
— Да, да, да.

Они мне, танкисты, говорили:
«Юра, чё ты там с пехотой сидишь? Смотри!

У нас в танке всё...» А там парни
деревенские, хозяйственные.

Я там в танк смотрю,

восьмидесятый или какой,
а там

гуси висят у них
в танке маринуются.

Такие чуваки, да?

Мне люди чуть младшего поколения,
чем ваше, рассказывали про,

но уже заставшие
военное время,

рассказывали, что, например,
в городе Краснодар

очень много было
калек после войны.

И даже звук у этого был.

Очень многие передвигались
на таких вот штуках.

Да, да, да.

Подшипники были старые,

и это звучало так, и как бы вот каждым
этим движением напоминало тебе,

какая жесть только что
произошла.

У вас есть, как у ребёнка войны,
самое страшное воспоминание об этом?

Либо во время, либо после.

Страшные воспоминания —
когда мы приехали сюда в 47 году,

и здесь, в Литве,
был страшный город.

И мы, значит, дети,

чтобы что-то проглотить...

В 47 году было
по колено снегу.

Самый холодный и самый
суровый год был 47.

И мы из-под снега, ещё не успели
убрать урожай картофеля,

мы из-под снега выковыривали
вот этот крахмал, картошку,

и родители пекли лепёшки.

А чуть поодаль — мы туда
даже боялись ходить.

Местные жители рассказывали,

что там даже земля дышит,

как немцы живыми
зарывали людей в рвы.

И вот этот ужас...
Я визуально не видела,

но вот эти рассказы,
вот этот ужас,

что там дышит земля,

мы боялись.

Я рассказывал
в предыдущей передаче,

что тоже долго
в себя приходил.

И бухал тоже.

И все мне бойцы снились.

Тяжёлая вещь, да.

Койку ставил

не напротив окна,
а прямо вот...

Мне мать говорит:
«Ты что делаешь?»

А я диван тащу в простенок
между окнами.

Ну на всякий случай,
чтобы никто не стрельнул.

Ну вот все вот эти вот...

— Кошмары эти.
— Да. Эти вещи, они просто преследуют.

Всегда должна быть дверь видна
и так далее.Ну, в общем бред такой.

Многие погибли уже после.

От разных причин, но...

Как говорил мне один афганец,

«Пули догоняют и через 10 лет,
и через 15, и 20».

— У вас сейчас одна работа или две?
— Две.

— Две. То есть вы водите...
— Погрузчик.
— ...погрузчик в порту.

А вторая?

А вторая в том же месте, только
по совместительству трактористом.

Трактористом? А там трактора
тоже нужны, да?

Ну вот снег выпал — снег убирать.
На три месяца.

Ну, то есть у вас, получается, есть
основная работа, а ещё на три месяца вы

подрабатываете.

Там не особо большие деньги.
5000 в месяц.

5000 в месяц. А основная
ваша зарплата сколько?

Основная зарплата — ну, 20.
Где-то 20 тысяч.

Хватает этого,
чтобы нормально жить?

Нет. Я не считаю,
что этого достаточно.

Вам приходится жёстко
экономить или..?

Нет. Бывает такое, что я живу
вообще на одних макаронах.

Как бы себя ущемляю
в питании.

Почему?

Потому что надо и одеться,

и тренироваться,
и то, и сё.

И коммунальные платить надо.

Коммунальные здесь плачу
три с лишним тысячи.

То есть вы платите...
Ну вот вы...

— За эту квартиру вам нужно платить
только коммунальные платежи?
— Да.

— 3000 рублей?
— 3200-3300, где-то так.

Единственное, летом центрального
отопления нет, там 1500 платишь.

Есть какое-то, может быть, удовольствие,
которое вы себе позволили?

Когда подумали: «Вот сейчас
позволю себе небольшую роскошь!»

Ну, я сам по себе человек
экономичный, поэтому я

позволить себе мог.
Я вот...

Федорищев Юрий Матвеевич

подарил, ну, не подарил,
а за 10 тысяч продал

сначала «Оку», машину.

На «Оке» ездил

2006 года.

— На «Оке»?
— Да.
— За 10 тысяч рублей?

Да. Говорит: «Это тебе будет
такой подарок от афганца».

Так. Как она?

Нормально. Потом я её продал.
Купил уже «Гольфа».

Тоже копил. Наверное, на «Гольф» 
я копил целый год.

Он стоил 33 тысячи.

— Мне надо было целый год копить,
чтобы за 33 тысячи купить такой «Гольф».
— А какого это года?

Ой, там он раритет уже.
83 года.

83-го, механическая коробка?

Да. 1,3 литра. Инжектор.

На инжекторе ездил.

И вот он...

Сейчас, по-моему,
опять сломался. Стоит.

Надо будет опять продавать.

И вот думаю уже не 83-го, а 91-го взять.
Опять надо будет копить.

— 91-го?
— Да.
— Сколько он стоит?

Я думаю, здесь, в Калининграде, в районе
70-80 тысяч можно нормальный купить.

(Дудь) О чём вы мечтаете?

— В данный момент?
— Да.
— Спокойно дожить.

Без всяких пьянок
и без всяких стрессов.

Ну и, если получится,
результаты в спорте показать.

Вот то, что он ушёл в спорт...

Это его идея-фикс —

спорт для него.

Что это такое?

Это я для себя как бы
тренажёр сделал.

— Так. Давайте... Его же можно вытащить?
— Да, конечно.

(Ситников) Беру вот эту вот гантелю.

— (Дудь) Сколько в ней кило?
— Килограмм 10 есть, наверно.

Вот так вот садимся.

И качаем бицепс.

Можно раз 10, можно раз 20.

— (Дудь) Можно 30!
— Можно 30, да.

А вы отжимаетесь,
подтягиваетесь?

Ну да, я и отжимаюсь,
и подтягиваюсь.

Сколько раз подтягиваетесь?

Ну, я сейчас врать не хочу.
Подтянуться...

Раз семь подтянусь.

Много сейчас мне нельзя делать.

Потому что у меня
ещё соревнования.

— (Дудь) Да, да, да.
— Энергию надо экономить.

А какие результаты? Что вы хотите?

Хочу очень на Чемпионат
России съездить.

— (Дудь) По ветеранам?

А вот смотрите. Вы завтра
участвуете в чемпионате по...

— По Калининградской области.
— ...Калининградской области.

Там в тройку нужно попасть или выиграть,
чтобы на Чемпионат России поехать?

Или результат показать какой-то?

Да нет. Там... Там я могу
и первое место взять.

— (удивлённо) Да?
— Да.

Потому что я в Литву ездил.
Бронзу взял.

Потом в Калининграде здесь
я неоднократно первые места брал.

Потому что среди моего возраста нет такого
человека, который поднимал бы такие веса.

Занялся спортом

и тяжёлой атлетикой.

— Ну здорово!
— Немного помог Дмитрий Лапиков,

который бронзовый
призёр Олимпиады.

Говорит: «Приходи. Всё это самое,
не за деньги, за бесплатно.

Я тебя буду тренировать,
подготавливать».

С Олегом Борисовичем мы познакомились
в зале тяжёлой атлетики в городе Калининграде.

Этот зал был расположен под южной трибуной стадиона «Балтика».

О, легендарный!

И вот, я его увидел в этом зале.

Зашёл,

так скажем,
скромно одетый человек.

Видно, очень

в себе такой, сдержанный.

Работал потихонечку со штангой.

И это у него получалось
довольно-таки красиво.

Видно, что человек не первый раз
со штангой в руках.

Он многими видами спорта занимался,
но отдал предпочтение именно тяжёлой атлетике.

Если говорить о внутреннем стержне,
то это тяжёлая атлетика,

потому что каждый подход к штанге
— это испытание себя,

это преодоление себя,
максимальная концентрация.

И когда я вижу его сейчас,
когда он приходит в зал,

как артист, подходит к штанге,

вот эта максимальная
концентрация,

я понимаю, что он с помощью
занятия тяжёлой атлетикой

возвращает своё психологическое
состояние на позитивный уровень.

Я правильно понимаю, что сейчас
будет ветеранское соревнование?

То есть мы на чемпионате Калининградской
области по тяжёлой атлетике. Здесь...

— (Лапиков) Чемпионат и первенство.
— И первенство.

Да. То есть здесь и молодёжь,
и обычные люди-спортсмены.

И сейчас будет
ветеранское соревнование,

и там Олег, в общем, фаворит?

В своей весовой категории
на сегодняшний день,

по своей возрастной группе, да,
так и есть.

Он нам сказал, что его мечта в жизни
сейчас — стать мастером спорта.

Насколько это реально?

Зная Олега, как человека, который ставит
перед собой максимальные планки

и к этому как-то подбирается,

не будем лукавить,
как в попросили...

— ...это нереально сделать.
— Нереально?

— Нереально.
— Из-за возраста?

Конечно. Есть возрастное — 
организм, связочки, мышцы.

Ну, на уровне кандидата
в мастера спорта.

— У нас же нормативный вид спорта?
— Да.

По нормативам он где-то в середине
между КМСом и мастером спорта.

То есть вот такая
золотая середина.

— (Дудь) Но кайфовать можно
и без мастера спорта?
— Абсолютно. Абсолютно.

Позлее! Спинку держим!

(Лапиков) Позлее! По-хозяйски с ней!
Не экономь! Выкладывайся до конца!

(Дудь) Ничего мы не торопимся.
Мы болеем.

Упражнение выполняется с груди,
выталкивание штанги,

на прямые, сразу, руки.

Если же локти играют,
это считается дожим.

— (Дудь) И поэтому не засчитали?
— Поэтому не засчитали.

Толчок на прямые руки.

Я думаю,

пока моё сердце бьётся,
я буду заниматься.

Потому что я

дальше не вижу своей жизни.

У меня своего рода фанаты.
Если так разобраться.

— Держись, брат.
— Будем живы — не помрём.

«Денег нет, но вы держитесь», —
как сказал у нас один.

— (Шевчук) Из войны надо выходить. Да?
— (Ситников) Да.

(Шевчук) Она не должна
в башке сидеть.

Как-то надо. Это очень сложно,
но выходить надо,

заниматься мирной деятельностью.
Это очень важно.

Всем этого желаем.

Всем, кому сейчас тяжело.

У кого пули в башке
свистят по ночам.

Забывать это нельзя, но мирная жизнь
— это очень важно тоже.

Всем добра и удачи. Всем!

— Всем спасибо.
— Спасибо всем.

[Русские субтитры — Семён Гальцев]